…замедлили свой бег, стали вязкими, тягучими и наконец, стихли совсем. Ледокол вошел в лед.

– Прошу разрешения, – произнёс Андрей формальную фразу, входя в уают-кампанию, почти не смотря на капитана, сидящего во главе стола под гобеленом, выполненным в коричнево-желтых тонах, с изображением исторического центра Москвы.Локтев слегка кивнул, продолжая еду, даже не взглянув в его сторону.И хотя хозяином кают-компании традиционно считается старшийпомощник, на ледоколе эта привилегия и в чем-то обременительнаяобязанность принадлежала капитану – приветствовать каждого входящего. Давняя флотская традиция. Кроме неё, да этого гобелена, кают-компанию, предназначенную для командного состава,отличали от столовой команды, расположенной палубой ниже, ещёдве особенности: здесь пользовались ножом, который лежал справаот тарелки, кроме того, подавали отдельную тарелочку для хлеба. Вовсём остальном, включая меню, отличий не было. Правда, девушки…Справедливости ради, следует отметить, что девушки, работавшиездесь, были не столько красивее, чем их подруги ниже палубой,сколько элегантнее, более тщательно следили за собой, прежде чемвыйти на смену.

Локтев не любил внешнего панибратства с экипажем. Жилые помещения, которые он занимал на атомоходе, по удобству и размерамне уступали самым фешенебельным апартаментам в лучших гостиницахмира. Спальня, ванная, гостиная, рабочий кабинет, буфетная и огромный зал для совещаний, способный принять одновременнонесколько десятков человек. Специальный лифт соединял его буфетнуюпрямо с камбузом, где готовилась пища, так что необходимости впостоянных посещениях кают-компании у него не было. Бывало, чточлены экипажа, не связанные служебной обязанностью находитьсярядом с ним на капитанском мостике, не видели его ни разу за весьрейс. Но одно он соблюдал непреложно: каждый раз, возвращаясь изАрктики, после постановки судна на рейд или успешной швартовки онвключал громкоговорящую связь и благодарил членов экипажа, поздравлял с благополучным возвращением домой.

В кают-компании оживленно обсуждали ночное происшествие.Ночью проходили Карские ворота: пролив, отделяющий остров Вайгачот архипелага Новая Земля.

– …и, представляете, это дитя природы стоит, на краю канала,как на Невском проспекте, и машет мне рукой, словно я на таксиеду, – довольный рассказывал Володя Шаров, второй помощник, начьей вахте и произошёл этот забавный эпизод. – Ночь, вокруг на сотнивёрст ни души, мне даже в иллюминатор-то холодно выглядывать, нето что на палубу выходить, а тут... – и он махнул рукой.Оказалось, что собрат атомохода «Россия», ледокол «Ямал» днём раньше осуществлял проводку сухогруза на запад и, естественно, прорубил во льдах канал, которым и воспользовалась теперь «Россия», экономя силы. И вот теперь, при проходе пролива из Европы в Азию, слева по борту свет прожекторов выхватил одинокие фигурки местных ненцев, застрявших со своими нартами на краю ледового канала. Как они там оказались: одни, на сотни верст вокруг, в сорокаградусный мороз арктической ночи, освещаемые только сиянием Полярной звезды, – одному богу известно. Во всяком случае, внешний вид их не вызывал никакого опасения за их будущую судьбу.

Делать было нечего, ледокол замер рядом с ненцами, вызвали боцмана,матросов на бак, и судовой грузовой стрелой перенесли нехитрыепожитки горе-путешественников на другую сторону ледового канала.Из разговора стало понятно, что они гостили у родственников наархипелаге и сейчас просто возвращаются обратно на своё зимовье.

– Шаров, ты, как гостеприимный хозяин, пригласил товарищей вкают-компанию, накормил, чаем угостил? – Стоцкий ехидно подмигнул, посматривая на Анюту, ставившую перед ним тарелку со вторым блюдом.

– Да, уж нет, я их вежливо перевёл по баку на другой борт, выдалсухой паёк чаем, сгущенкой.

– А то Анюту бы разбудил, познакомиться. Она бы и стол накрыла.Телефонами-то обменялись? – не унимался Стоцкий. – На обратномпути рыбой заберем.

Радостный гул пронёсся по кают-компании. Многие встали сосвоих мест, подойдя к иллюминаторам. Мимо, встречным курсом,медленно проплывала громада океанского атомного лихтеровоза«Севморпуть». Высокая гордая носовая часть с жилой надстройкой,потом бесконечно долго в иллюминаторе тянулось туловище, наконец,огромная арка лихтерного крана. Планировалось, что он долженбудет носить в своём чреве сотни маленьких барж – лихтерови, оставаясь на рейде, отправлять их к берегу и принимать обратно, груженных рудой, бананами, тропическим лесом, кокосами, мешками с кофе, рисом, сахаром, тюками с листьями чая, табаком, которые стаким нетерпением ждут в разных концах Земного шара в обмен наконтейнеры с практичной и недорогой одеждой яркой оптимистичной расцветки, автокосметикой, зубной пастой, предметами бытовой химии, сигаретами, замороженными бройлерами, автомобилями, глянцевыми журналами, детскими игрушками, танками, гуманитарной помощью, артиллерийскими снарядами, тиражами книг модных писателей, сверхтонкими ноутбуками, томографами, планшетами и стиральными машинами. Его предназначение – вечно бороздить океан, лишь изредка заходя в гаваньдля пополнения запасов. Но что-то пошло не так, система дала сбой,он опередил своё время или опоздал родиться – для него так и не нашлось достойных подвигов.

Одно время Андрей работал на «Севморпути», подменив заболевшегооператора ядерного реактора. Ему запомнился тот рейс. Короткийнедельный переход из Мурманска, и, вот, уже молодой капитансамостоятельно, без буксиров и лоцманов разворачивает океанскийкорабль посередине огромной сибирской реки в порту Дудинка. Первоевпечатление – металл. Он лежал повсюду. Медь, никель, ещёкакие-то неизвестные сплавы. Здесь были сотни, тысячи штабелей,уходящих стройными рядами вдоль всего причала. Стояли сильные морозы, столбик термометра за бортом опускался ниже сорока градусов по Цельсию, что часто останавливало погрузку судна. На такомморозе металл становится хрупким. Не люди, техника могла не выдержать!

Приход «Севморпути» стал событием для жителей городка. В тотгод корабль постоянно заходил в этот порт. Неделя в порту Мурманска,неделя перехода, месяц в Дудинке. Городок заполярный, состоящийв основном из молодёжи, работающей по контракту. Экипаж обросдрузьями, подругами.IV помощник Женя Костренко – высокий курчавый блондин. В тот день в его обязанности входило встречать гостей на борту лихтеровоза. В этот раз он не без удовольствия провёл с экскурсией по всему судну трёх девушек: Светлана, Ольга, Елена работали учителями в местной школе, а сейчас как раз были каникулы. Проходя через ЦПУ, они запомнили симпатичного оператора, с улыбкой объяснившего им, что, несмотря на то, что в руке у него чашка чая, сейчас он успешно борется с «самариевым зашлаковыванием реактора» и рассчитывает выйти из «йодной ямы» как раз к концу вахты, после чего будет совершенно свободен. К вечеру все собрались в его каюте, туда же "подтянулся" и молодой физик, тоже делавший свой первый рейс на этом судне. Отсюда кампания практически уже не вылезала до отхода судна обратно в Мурманск. Возможно, это и сыграло свою роль, что ему не удалось закрепиться на судне. Шум и веселье, доносившиеся из каюты новичка, вероятно "резали" слух командиров.

… Happy nation, living in a happy nation

Where the people understand,

And dream of the perfect man

A situation leading to sweet salvation

For the people for the good

For mankind brotherhood…

Именно от Лены он узнал о краеведческом музее в городе…

Он плотно закрыл за собой дверь, мгновение подождал, пока коже начнёт возвращаться ощущение тепла, и шагнул внутрь. Это было невероятно! После урбанистического пейзажа городка, где блочные многоэтажки переплетены вывернутыми на поверхность трубами теплоцентралей, он будто бы оказался в старинной Мангазее. Сразу перед ним лежал огромный бивень мамонта метра три длиной, уже коричнево-жёлтый, закаменевший за тысячелетия. Посреди большого зала стоял небольшой чум, покрытый оленьими шкурами, стилизованный под настоящее жилище местных оленеводов. Небольшой стенд привлек его внимание: ватник, прожженный от костра в нескольких местах, оловянная ложка, кирка, огарок свечи, очки с треснутым стеклом и проволочной дужкой, самодельные саночки, а вокруг стояли, сидели, лежали, висели, паря в воздухе чучела: сова, белка, лисица, и даже волк в углу оскалился в страшном приветствии.

- Илона, - представилась молодая женщина, на вид не старше тридцати лет. Впрочем, определить её возраст с уверенностью было бы сложно. В её лице было много от восточного, азиатского типа, чёрные волосы, короткий чуть расширенный нос, слегка раскосые глаза на круглом миловидном лице. Разговорились. Узнав, что Андрей из Петербурга, она оживилась, стала расспрашивать о городе, рассказала, что окончила петербургский Институт Культуры, да и теперь постоянно ездит туда – выставки, фольклорные праздники.

- Ведь местная культура очень, очень теперь в ходу, - добавила она по-деловому. - Посмотрите, - она подвела Андрея к стене.

На растянутой между парой широких самодельных лыж оленьей шкуре были пришиты кожаными ремешками кусочки бересты, скелет какой-то рыбины, костяные кружочки.

- Это очень сильная вещь, - пояснила она, - местный художник Иван Купцов. Думаю, что летом на аукционе в Питере я выставлю её не менее чем за три тысячи долларов.

Андрей присвистнул, мысленно подсчитывая. - Может мне тоже заняться созданием таких картин, - подумал он.

- Купцов – ненец, настоящий, вырос в чуме, - продолжила она, словно угадав его мысли.

За ближайшие полчаса Андрей узнал о ненцах и долганах, о нганасанах и энцах, живущих вокруг. Об эвенках, которые распространились на огромной территории от Приморского края до правого берега Енисея. Мысль её легко перескакивала от Ледовитого океана до Туруханска и дальше, до Красноярска, и всё это была её родная земля. Андрей, в который раз подметил, что здесь, за уральским хребтом, в Сибири, у людей совсем иные представления о том, что такое далеко или близко. Он узнал от нее, что в незапамятные времена там, где сейчас вечная мерзлота и зима десять месяцев в году, когда-то бродили стада мамонтов. А до этого белые носороги, саблезубые тигры, буйволы.

- А раньше? – спросил Андрей.

Она засмеялась...

Призрачно все в этом мире бушующем,

Есть только миг, за него и держись,

Есть только миг между прошлым и будущим,

Именно он называется жизнь...

Возвращался на корабль Андрей в смятении. Здесь, вдали отгородской суеты, на краю Земли, в самой крайней точке бытия, вэтой дикой мощи, скованной мечтами о былом, вдруг снова, откуда-то из далекого забытого детства подступили древние загадки, тайны,мифы, сказания и легенды. Мамонты, носороги, саблезубые тигры.Дальняя давность, предания старины глубокой. Сегодня мы уже приручили ядерную энергию, ну а что будет с нами через ближайшиесто лет? Арктика, огромные пространства, которые ты проходишьза несколько недель, от Новой Земли до Камчатки, мимо древнихрек Обь, Енисей, Лена, да ещё атом, мощные ледоколы – всё этобудило воображение, притягивало и манило. И Енисей уже будто быи не река вовсе, а древний богатырь, великан, который устало легна землю и превратился в могучую реку, когда подошло его время.Время… А один из притоков, речушка, что раскинула по лесистым берегам косы звонких ручьев и манит к себе летней истомой песчаных отмелей, да тенью березовых рощь, была когда-то зеленоглазой красавицей, павой, ладой, оставшейся в памяти людей теперь лишь отголосками народных сказок и песен.

Напои меня водой твоей любви,

Чистой, как слеза младенца.

Прилети ко мне стрелой, восхитительной стрелой

В сердце, в сердце…

Через несколько дней он пришёл специально, чтобы увидеть Купцова.Низкий, коренастый ненец, одетый в национальную одежду,сшитую из шкур, с капюшоном. Разве что ботинки… Почему именноботинки Купцов избрал в качестве атрибута цивилизации, Андрей таки не понял. Тем более, что тот сразу же снял их и поставил у батареиисточать невыносимый аромат. Он принёс с собой разные поделкии амулеты из кожи и кости. Андрею сразу приглянулись две фигуркичеловечков, выполненные из кости мамонта. Но он стал расспрашиватьи торговаться с Купцовым совсем о других вещах, чтобы не привлекатьвнимания к нетцке раньше времени. Купцов закатывал глаза,изображая возмущение, когда Андрей пытался «сбить» цену, и отрывистыми гортанными фразами объяснял происхождение каждой вещицы.

– Вот это изображён дух озера, а это – дух реки, этот амулетохраняет от болезней, противостоя На – который насылает болезньи смерть.

Рассказал о Нижнем, Среднем и Верхнем мире, о том, как шаман,одевая вот такие бусы, может путешествовать там, видеться с усопшими, просить духов о защите, а потом возвращаться обратно…. – Но, нет, спасибо, мне это, наверное, не по карману. – И Андрейотошёл от разложенных вещиц, как бы потеряв к ним интерес.Купцов растерялся, они переглянулись с Илоной. Видно было, чтоони обязательно хотят продать ему что-нибудь, но, может, действительно, для него эта цена высоковата, по сравнению с японцами, которые были здесь в прошлом месяце. – Ну, а эти фигурки? – бросил он с сомнением.Купцов вздёрнул руки. Илона объяснила, что это его собственныеподелки, а не настоящие шаманские амулеты, поэтому цена можетбыть и пониже. «Да, есть в ней какая-то дурман-трава», – подумал Андрей, глядя на Илону. Бледная кожа, черная челка на лоб, глаза дватемных омута. Стало понятно, что в их тандеме с Купцовым именноей принадлежит решающее слово, когда речь заходит о деньгах. – Это женский и мужской образ, – пояснила она.

– Какой из них женский? Этот? – спросил Андрей, указывая намаленькую фигурку.Купцов замотал головой, схватил другую фигурку, ту, что была покрупнее и произнёс «Я-Небя» несколько раз.

– «Я-Небя» – Земли мать, – пояснила Илона, – прародительницавсего живого. А это он так изобразил Нум-демиурга, олицетворяющегосветлое начало. У северных местных народов до сих пор есть легенды о древнейших временах, когда мир только был создан и всегобыло в изобилии: оленей, рыбы, яиц, творога, шоколада. Все это тогда отождествлялось с Я-небя, женским началом. Потом, когда на Землю спустилась ночь, появились и мужские символы.Тогда из Дудинки очень, очень не хотелось уходить, словно он чувствовал, что это его последний сюда заход.

Белая, как выпавший снег,

Белая, как темная ночь,

Белая, как сакура весной,

Милосердная, но не может помочь…

С Женей познакомились пару лет назад, на пляже в Коккорево наЛадоге. Увидел чёрный джип из 51-го региона, рядом с которым копошился невысокий рыжий паренёк, раскладывая парус виндсёрфинга. Андрей задержался, и тот весело произнес: – Ну что стоишь, братишка, помогай.Потом целый день провели на пляже, искали общих знакомыхздесь и в Мурманске. Андрей тоже попробовал походить на доске.Песочек там мягкий, волн не было, так что даже пару раз прошёл метров по десять. Понравилось безумно! Женя был с дочкой Яночкой:маленький белокурый ангелочек, лет четырёх, строила всё времячто-то из песочка, требовала, чтобы все, абсолютно все, ей помогали– таскали воду, выкапывали песок, а под конец она разморилась ирастянулась на заднем сиденье машины, посреди тряпочек и кукол. – Да-а, хорошо у вас здесь на озере, – протянул Женя, когда скрутилипарус и закрепили всё на багажнике джипа. – Только это море, а не озеро, – уточнил Андрей. – В смысле, большое? – переспросил Женя. – Ты на самолёте летал? Есть точка, что даже с высоты береговне видно. Какое же это озеро, когда берегов не видно. Да и Нева – этоне река вовсе, – окончательно сбил с толку Женю Андрей.

– Ну, а она-то в чем провинилась? – Развёл тот руками.

– Строго географически, научно, это протока, – лаконично ответилАндрей. Видимо, последний аргумент заставил Женю задуматься и насчёт моря:

– Да-а, я всегда говорил: Питер – моя любовь.Обратно поехали по другой дороге. Андрей впереди, показывалмаршрут. Удачно, без пробок, хоть и немного длиннее. Расставатьсяне хотелось, да и Яночка выспалась, ребята разговорились. Женяодно время жил в Петербурге, учился на историческом, потом "ушёл"в бизнес, уехал в Мурманск, но Питер любил, постоянно придумывалповоды побывать здесь. Андрей оставил свой старенький «оппелек» во дворе своего дома на Гагаринской и пересел к Жене. Поехали искать, где перекусить. Потом увлеклись, стали ездить по городу и вспоминать.

Белая ночь сиреней листву

Ветер качает то робкий, то смелый.

В белую ночь, в час, когда я усну

Приснится мне сон удивительно белый...

Заспорили насчёт Старо-Никольского моста. Андрей сказал, что в том месте рядом расположились восемь мостов, Женя усомнился, мол вроде шесть или семь. Поехали считать. Победила Яночка, которая настаивала, что, ну точно видит все девять. Вечерело. Сделав петлю по Коломне, от Никольского Морского собора «рванули» по каналу Грибоедова в сторону Невского проспекта. Это то редкое место в Питере, где дорога повторяет естественную кривизну водной глади канала, наперекор перпендикулярам и параллелям остального города. Поэтому усиливается ощущение скорости от набегающих из-за зигзага виража тополей и нависающих над водой фасадов домов. На зеленую волну проскочили Вознесенский, Гороховую и выскочили к Невскому. Заспорили, кто же Барклай, а кто Кутузов, глядя на статуи полководцев слева от Казанского, потом дальше по каналу. Наконец, по Пантелеймоновской пересекли Литейный и остановились у Спасо-Преображенского собора. Андрей похлопал рукой чугунное жерло одной из трофейных пушек, подпирающих ограду православного храма.

– Гвардейская была церковь, боевая, – произнёс он задумчиво.Всё, надо было где-то поужинать, да и Жене пора было ехатьдальше. Он назвал какое-то местечко в Финляндии, куда направлялсяпо своим делам. Зашли в кафе. Уютные полуоткрытые кабинкив мексиканском стиле, кактусы, пёстрые краски, на стене огромныйтелевизионный экран, на котором заляпанные грязью разномастныевнедорожники штурмуют карельское бездорожье. Улыбчивый чернокожий официант с табличкой «РОДЖЕР», прикрепленной на отвороте яркой летней рубашки с видом пальм, золотого песка и синего моря на груди. Взяли бутылочку красного вина, заказали еду. Женя откинулся в кресле, нисколько не стесняясь, достал из сумочки флакон одеколона, распространяя вокруг терпкий аромат dunhill pursuit, потом вытащил из внутреннего кармана пиджака сигару R&J Churchill и смачноее раскурил. В зале распаковывали инструменты музыканты. – И-и-хеа, – громко чихнул Женя. – Купание в майской, холоднойеще воде не прошло ему даром, – представляешь, Эндрю, вот мы стобой купаемся, загораем, а в Мурманске ещё снег на сопках не весьсошёл. Не-е-т, но к старости, всё равно, я хочу жить где-нибудь на Багамах, чтобы свой дом на горе, сидеть на террасе и поверх крыш домов ниже смотреть на свою яхту, которая покачивается посреди бухты. – А я хочу баркас деревянный, пузатый такой, чтоб с каюткой,большим деревянным штурвалом с эхолотом, но обязательно с «медяшками», с «медяшками» на палубе, – особо выделил эту детальАндрей. Женя выпустил несколько колец ароматного дыма, – Тогда тебе матросик нужен будет, чтобы медь твою драил доблеска, палубу конопатил. А что, возьмешь с собой Лома двоечника,Фукса, и в кругосветку?! Монморанси не забудьте и кота этого,... Матроскина, да, ХристофорБонифатьевич? Ха-ха-ха. – Женя рукой подтолкнул Андрея в бок, заразительно при этом засмеявшись. – Ты только смотри, название неперепутай, буковку не потеряй, а то ведь, как корабль назовешь… второй раз не выкрутишься.

– Не-е-т, я хочу здесь походить. Хоть сейчас, садишься на чопер –до Шлиссельбурга, чох-чох-чох. – Андрей мечтательно откинулся назад,вытянул ноги и руки вперед, поддавая "газа" на воображаемом мотоцикле.

– Это в сторону Ораниенбаума или... Шлиссельбург? – уточнил Женя.

– Да, туда, – Петро-Славянка, устье Ижоры, вверх по Неве,крепость Орешек – туда. Там стоянка, перебираешься на баркас, дизелёкзавел и-и-и по Ладоге, Онеге в Белое море. А можно сюда,в залив, потом по Сайменскому каналу и дальше в Финляндию поозерам, – мечтательно подхватил Андрей. Чувствовалось, что он ужене раз мысленно проделывал этот маршрут. – Представь, вечером, назакате придешь на место, бросишь якорь, утром выползаешь из каютынаружу, тишина, а из туманной поволоки под музыку Сибелиуса наголубую гладь озера выплывают два белых лебедя…

– Ну да, и надпись сбоку: «велкам ту валио – страну тысячи озер».Женя прищурил глаз и провел в воздухе воображаемую. линию сомкнутыми пальцами.

– «Валио» – это коровы, – уточнил Андрей, очевидно еще надеясьсохранить в первозданной чистоте только что созданный им образ.

– Да, да, вот они подплывают, и ты их с руки кормишь конфетами.Эти, как их… пастилки… кисло-перченые… национально-патриотические…?

– Кого кормишь?

– Ну не коров же?! Вяйнемяйнен ты наш, – рассмеялся Женя.

– Да ну тебя, – отмахнулся Андрей.

Ну а что, говорят даже Гекльберри и тот, на самом то деле был отъявленным финном.

- Ага, пошел за спичками к соседу, ну и... заблудился.

-Нет, лично я никуда не хочу на яхте ходить. Меня укачивает жутко.

- Так зачем же тебе яхта? – удивился Андрей.

- Ну, как, я же сказал, чтобы сидя в шезлонге, на террасе своего дома, просто видеть ее внизу, посреди лагуны. Пусть будет.

Андрей задумался, осмысливая этот «философский пассаж».

- В этом что-то есть.

- Что-то?! Хо-хо!– довольный воскликнул Женя. – Кстати, я после Финляндии, забираю там жену, потом обратно в Мурманск: дела закрою кое-какие и сразу в Грецию на остров Родос на доске гонять, там как раз ветер хороший будет. Давай вместе, а, Эндрю?!- скорее просто так, для формы, предложил он.

Андрей ничего не ответил.

В кафе было скучновато. Ребята из ансамбля старательно напевали по-испански какие-то грустные мелодии, но как–то не по-карибасски, слишком уж «целлулоидно». Напротив два молодых человека цинично бледного вида сидели молча и постоянно курили. Рядом у окна, компания девушек с одной бутылкой вина на четверых. За соседним столиком двое - мужчина лет сорока в костюме, с портфелем, и дама с алой розой в руках. Пятница, вечер, настоящий «hard day's night». «Cлужебный роман»,- почему-то подумал Андрей. Вышел в туалет, на обратном пути бросил ребятам из оркестра:

- Что так грустно поём?

Солист презрительно отвернулся, но девушка подхватила:

- Как платят, так и поём. Мы здесь только до одиннадцати.

- Понятно, - сделал шаг, потом вернулся, - на вот, объявите…- И он наклонился к солисту, держа в руке банкноту, что то объясняя.

- Запомнил? Ну, вот и отлично. - Сел за столик, ничего не говоря.

Вскоре в зале прозвучало: «Следующая песня прозвучит для Евгения, капитана рыболовного сейнера из Мурманска. Много песен сложено о любви, но одна из них особенно запала в его сердце. Она согревает его душу во время дальних морских странствий. Эта песня «BESSAME MUCHO». Женя вытянулся в лице, а потом заразительно засмеялся:

- Яночка, слышишь, я у тебя капитан! Ты морячка, я моряк, ты рыбачка, я рыбак, - и он потрепал её за носик, – спасибо, Андрей.

Зал оживился. Дама склонила голову на плечо мужчине в костюме. Две девушки вышли в центр пустого зала и стали покачиваться в танце, касаясь друг друга руками, разъединяясь, кружась поодиночке, томно прикрывая глаза, медленно поднимая руки вдоль туловища в характерной испанской манере. Их немного смущенные улыбки, задорный румянец на щеках явно не соответствовал минорной, блюзовой манере исполнения песни. Словно почувствовав это, солист постепенно увлекся, стал убыстрять темп, наполняя зал солнечным, беззаботным, пляжным настроением. Третья девушка присоединилась к танцующим подругам. Одна, тёмненькая, осталась сидеть. Андрей тоже встал к концу мелодии, покачиваясь в такт музыки, слегка отбивая ритм рукой, улыбался, постоянно глядя на одну из танцующих.

- Роджер, - поманил он пальцем пробегавшего мимо паренька, - слушай, - и он доверительно шепнул: « давай-ка на тот столик, бутылочку красненького. Нет, подожди»,- взял салфетку, написал: «Люблю тебя и ночью, люблю тебя и днем. Люблю тебя и до, и после, и потом».

Минут через пять официант торжественно вынес небольшой поднос с бутылкой вина, задрапированной в белую матерчатую салфетку. Рядом, на подносе, лежала записка. Девочки поглупели на глазах, стали смущенно озираться, потом сообразили, заулыбались, пригласили за столик. Женя удивлённо присвистнул, всем своим видом выражая недоумение.

Они пришли отметить день рождения или что-то там ещё. После целого дня, проведённого на море, на солнце, в окружении незнакомых, и от этого кажущихся беззаботными и еще более милыми девушками, стало очень весело и как-то по-детски радостно. Женя «подсел» на чёрненькую, а Андрей развивал морскую тему: шторма, пираты, кораблекрушение, Тортуга, туземцы. Мы качаемся на волне, на жаркой тропической волне. На нас надвигается фронт жары с Ямайки. Остров Сен Винсент 35, Гваделупа 37, Сан Доминго 38, Мартиника 43. Ее тело заставляет подскакивать ртуть до 50 в тени… «Вот такие у них татуировки, вот здесь», - и он щупал соседку за бедро, потом требовал, чтобы она его поцеловала. Когда она решила, что это чересчур, он уже кокетничал с соседкой слева, и тут же, не поворачивая головы, опять щипал первую. Он уверял, что заслуживает их доверия. Что он верный, надежный, доброжелательный, обходительный, любезный, послушный, ловкий, храбрый, чистоплотный, почтительный и что они смогут разжечь огонь не чиркнув спичкой. В конце концов, он уже их обеих крепко обнимал и клялся в вечной любви, а они шутливо отбивались от него вилками.

Of all the boys I've known, and I've known some

Until I first met you, I was lonesome

And when you came in sight, dear, my heart grew light

And this old world seemed new to me

You're really swell, I have to admit you

Deserve expressions that really fit you

And so I've racked my brain, hoping to explain

All the things that you do to me

Bei mir bist du schon, please let me explain

Bei mir bist du schon means you're grand...

Стояли около Жениной машины, смеялись, шутили. Компанию разбивать не хотелось, но впереди у Жени была длинная дорога, да и Яночка уже клевала носом.

- Адьес, - кричали девушки, прощально маша руками с противоположной стороны улицы, - не грусти, амиго, не скучай, не верь, не обещай. Не говори - прощай!

Андрей соединил пальцы рук вместе «сердечком», направив ладони в сторону девушек в прощальном приветствии.

- Ну, Андрюша, - улыбался Женя, дружески положив руку на плечо Андрея, когда девушки скрылись за поворотом, - я очень рад знакомству. Они пожали друг другу руки.

…Give me, give me just a little smile

That’s all I’m asking of you.

Sunshine, sunshine reggae…

 

* * *

На Родос он всё-таки попал. В то лето Женя особо плотно «подсел» на сёрфинг. На родине он торговал продуктами питания, экспортировал лес в Скандинавию, примеривался уже и к нефтепродуктам. Дела в целом шли неплохо, да и летом как раз затишье в бизнесе, и он забронировал на всё лето апартаменты в Sun Beach Hotel на греческом острове. Вылетал туда на две – три недели, потом домой на одну – две недели, и снова на остров. На третий раз супруга не смогла составить ему компанию, и он вспомнил об Андрее. До конца отпуска оставался ещё месяц и тот согласился. Рейс Аэрофлота Санкт-Петербург– Афины. Таксисту: «отвезите меня куда-нибудь недалеко покупаться», четыре часа на пригородном пляже на идеальном песке бледно абрикосового цвета. Вечером AirFrance, рейс на остров. «Пристегните ремни – взлетаем». Стюардесса – королева эконом класса на время полета, прошлась по проходу, так что по мере ее продвижения, спинки сидений и закрылки на плоскости крыла занимают вертикальное положение, набор мощности прямо на месте. И когда от рёва уже хочется заткнуть уши, пилот отпускает тормоза, тебя вдавливает в сиденье и почти с места, после короткого и стремительного разбега, самолет уже в воздухе.

Женя встретил Андрея в аэропорту, загорелый, обнял, хлопнул поплечу, словно еще не веря, что тот все же решился прилететь, сразу потащил на выход, схватив сумку. Представил молодому смуглому от загара греку лет двадцати восьми на вид, короткие темные волосы, черные очки, белозубая открытая улыбка. Одет он был в черные спортивные шорты, шлепанцы на босу ногу и ярко-желтую футболку с аббревиатурой FBI на груди, плотно облегающую поджарую мускулистую фигуру.

– Ахиллес, – представил его Женя.

– Как, как?!

– Ахиллес, – повторил он, смеясь. – Привыкай, здесь герои Олимпаходят среди людей.

Сели в машину. Ахиллес за рулем без конца болтал:

– Вы обязательно должны посетить мой ресторанчик; если нужны новые доски – скажите; потом съездим, я покажу остров; зимой я поеду к вам, в Москву.

– Он из Петербурга, Ахилл!

– А-а, ну, да всё равно.

Действительно, по сравнению с расстоянием, которое только что преодолелАндрей, семьсот километров, которые разделяли два города…

Вел свой Форд-эксплорер Ахиллес также "лихо", как и только что пилот самолета.

В какой-то момент он откинулся от спинки сиденья, потянувшись правой рукой в бардачок за новым диском, и Андрей прочитал надпись у него на спине: Female Body Inspector.

Длинный, тягучий проигрыш музыкального вступления прорвался наконец мощным бесконечным потоком завораживающей мелодии

… Welcome to the Hotel California,

Such a lovely place,

Such a lovely face…

Женя жил здесь давно, вероятно уже успел насытиться местной экзотикой и был сконцентрирован на доске с парусом. Лето кончалось, надо было успеть отшлифовать повороты, научиться прыгать на волнах. Поэтому утром, когда Андрей «продрал» глаза от глубокого сна, тот уже мылся в душе после получасовой пробежки.

- Да у тебя тут спортлагерь!

- А-то! Вставай завтракать.

Но Андрей не спешил. На новом месте, если позволяла обстановка, обычно он начинал день с гимнастики. Женя с любопытством наблюдал, как тот открыл настежь балконную дверь, постелил на холодный кафель пола аккуратно сложенное покрывало и замер, сидя с прямой спиной, положив руки на плотно сдвинутые бёдра.

-Это что такое?

Но тот уже ничего не отвечал...

Закончилась гимнастика медленными глубокими вздохами с резким выдохом.

- Ну, всё. Что тут у нас на завтрак? - захлопал в ладоши Андрей, улыбаясь и переминая на месте ступни ног.

Море, море, да-а! Это не Арктика, это даже не Балтика. Тёплый солёный питательный раствор, который зачал и взлелеял молодое человечество. Андрей вырос на воде, в детстве проводя у моря практически каждое лето. Он не боялся его. Ещё мальчишкой любил кидаться в штормовые волны, подгадывая точный момент броска и оседлав волну, взлетать выше всех на пляже, растягиваясь на песке у ног своих товарищей невредимым. Или, истомившись от жары в горячем песке пляжа, нырнуть с волнореза глубже всех, пытаясь ухватить за клешню огромного краба, спрятавшегося в расщелине скалы.

Это место на острове словно самой природой предназначено было для паруса с доской. Начиная с мая и по август, сентябрь здесь днём поднимался стабильный устойчивый бриз, который, слегка затихая к обеду, усиливался ко второй половине дня и уже не утихал до заката солнца. Стоял август, ветер был наиболее сильный, берег в этом месте был каменистый и сразу, буквально уже через два метра уходил в замутненную волнами бездну. Поэтому, если бы не появление виндсёрфинга, прозябать бы этим каменистым бухтам, завидуя шумным, заполненным телами загорающих людей, пологим песчаным пляжам противоположного берега острова. Ничего удивительного, что в этом месте, один за одним возникали отели, рассчитанные специально на экстремалов. Особенно это касалось немцев. Хотя экстремалами назвать их можно было с натяжкой. Обучение виндсёрфингу они проводили как всё в своей жизни – строго по плану. Начинали у себя дома с видеокурсов, теоретических занятий на тренажёрах, потом на идеальной глади озёр. И только на второй, третий год обучения приезжали сюда, на Родос, останавливались в своих, немецких отелях и под руководством опытных немецких инструкторов продолжали совершенствовать технику по плану на ближайшие две недели в реальных морских условиях. Впрочем, надо признать, что такая методика была эффективна и в чем-то даже совершенна, как автоматическая трансмиссия серийного ряда ZF немецких авто, как оптика Цейса, как пиво Хайнекен, как тройной флип в исполнении Катарины Витт.

Ничего этого Андрей тогда не знал. Он видел только море и людей, с видимой легкостью парящих, перескакивающих с волны на волну и растворяющихся вдали настолько, что становилось непонятно, в каком направлении они идут – обратно к берегу или всё еще в открытое море.

Женя привёл его на пляжную сёрфстанцию, познакомил с ребятами. Кроме Ахиллеса, здесь работала Изабель, девушка из Лиона, да швед Маркус из Мальме. Сан-Бич принадлежал греку, поэтому тот старался обслуживать туристов не только из Германии, но и Англии, Франции, Скандинавии. Ребята работали по контракту всё лето, занимаясь обучением новичков, следили за инвентарём.

Сам Женя явно выделялся из общей массы сёрферов. И, хотя он и утверждал, что в его венах по материнской линии течет толика и греческой крови, своим до конца он среди них так и не стал. Он жил здесь уже практи